Термин “наноэкономика” впервые появился в научной литературе в работе Кеннета Эрроу в 1987 году. В последнем абзаце статьи «Размышления над эссе», завершающей сборник статей, подготовленный в его честь, Эрроу писал: «Главы, написанные Уайтекером, Уильямсоном и Лейбенстайном, посвящены вопросам организации и, в более общем смысле, нерыночным отношениям, присущим экономическим операциям. Почему Уайтекер прав, отмечая неопределенность моих взглядов в этой сфере? Почему работа Г. Саймона, которая так много значила для всех нас, имела, тем не менее, не так уж много прямых следствий? Почему школа «старого» институционализма потерпела столь сокрушительное поражение, хотя в ее составе были такие мощные аналитики, как Торстейн Веблен, Дж. Коммонс и У. Митчелл? Сейчас я думаю, что на эти вопросы есть два ответа. Первый состоит в необходимости и важности анализа специфики благ, который был представлен в трудах Уильямсона и его коллег по «новому» институционализму. Однако это направление не в состоянии дать новые ответы на традиционные экономические вопросы о распределении ресурсов и степени их полезности. Скорее, оно могло бы ответить на новые вопросы: почему экономические институты возникли так, как они возникли, и никак иначе? Это погружает нас в глубины экономической истории, но приносит более точные наноэкономические (если я правильно использую греческий, «нано» – это экстремальная версия «микро») обоснования экономическим решениям, чем это обычно делается. Второй ответ состоит в признании глубоких логических трудностей, связанных с идеей установления пределов рационального поведения, хотя не меньшие логические трудности связаны и с идеей тотальной рациональности. Становится очевидным, что в человеческом способе решения проблем есть некий неразложимый элемент творчества. Какой же тогда должна быть теория, описывающая творчество и экономиста–исследователя, и экономиста-агента?» Из этой цитаты можно сделать три основных вывода.